Записки «Бройлера». Автор Анатолий Толкачев

Система подготовки в альпинизме основывалась на безусловном и неукоснительном прохождении по всем ступеням альпинистской лестницы «новичок— значкист — разрядник — инструктор», независимо от разрядов и званий, заработанных в туризме. Причем, продвижение по этим ступеням зависело от многих факторов и занимало порой многие годы. Это сдерживало приток в альпинизм спортсменов-туристов — кому хочется годами проходить уже пройденное.

Записки «Бройлера»

Летом 1989 года у горных туристов «Азимута» появилась реальная возможность повысить квалификацию на ставшей уже родной для могилевчан альпинистской учебной спортивной базе «Айлама». В этот год федерация альпинизма СССР в порядке эксперимента разрешила ускоренную подготовку, которую острые на язык альпинисты тут же окрестили «бройлерной». Из Могилева в Сванетию — высокогорный район Грузии — выехала группа уже имевших немалый опыт различных соревнований и туристских походов целеустремленных спортсменов. Руководил ими инструктор альпинизма и опытный горный турист Сергей Межевич.

Самолет делает разворот и начинает снижаться. Позади остались цепи вершин Главного Кавказского хребта, заполненные клубящимся туманом ущелья. Аэропорт Кутаиси производит впечатление неухоженности. Доехать до города, конечно же, нечем, с трудом уезжаем «левым» автобусом.

База альплагеря «Айлама» обшарпанная и ломано-переломанная. Вода и удобства — во дворе.

Вечером выходим в город. Где-то далеко слышны выстрелы, порой по улицам проносятся легковушки с выставленными в окошко черно-бордовыми национальными грузинскими флагами.

Назавтра в кузове переполненного «ГАЗ-66» уезжаем в горы. Более полутора сотен километров по горной дороге едем почти весь день. Запомнился огромный портрет Сталина в полный рост на стене дома культуры в небольшом городке и дом директора альплагеря в селении Чихареши, украшенный резьбой по жести с башенками наподобие кремлевских.

Альпинистская учебно-спортивная база «Айлама» — несколько каменных строений в верховьях ущелья Корулдаши — с трех сторон окружена снежными вершинами: слева — снежный купол Вахушти, справа — остроконечный пик Цурунгал и красавица Цана. И прямо по ущелью вздымаются потрясающие своей неприступностью белые зубцы и контрфорсы вершины Айлама (в переводе с грузинского — «корона»).

Создается впечатление, что в строениях альплагеря некогда располагался другой лагерь, и совсем не пионерский. Чуть выше по ущелью в склоне горы вырыта шахта, над рекой по канатной дороге в вагонетках породу, содержащую руду мышьяка, доставляют на небольшой заводик, где при почти полном отсутствии людей жарко гудит пламенем обжиговая печь. Иногда открываются ворота кочегарки и мрачный, двухметрового роста грузин в респираторе молча вывозит в отвал дымящуюся породу.

Зато за забором альпбазы из трубы непрерывно льется вкуснейшая минеральная вода. Ниже по ущелью бьют еще несколько минеральных ключей. Вкус и состав у каждого источника разный, и мы, не привывкшие к такой роскоши, ежедневно упиваемся нарзаном.

Наблюдают за восхождениями прямо из лагеря: на площадку возле столовой выносят стереотрубу и можно видеть большинство маршрутов на всех окружающих вершинах. Здесь же вертятся, норовя заглянуть в окуляр, сгорающие от нетерпения новички.

В лагере тем временем кипит работа: кто-то несет со склада видавшие виды ботинки, ледорубы, веревки, кто-то тренируется сдавать физнормативы — подтягивание на перекладине, приседания на одной ноге, хождение по бревну высоко над землей. А у реки с высоченного камня отделение сбрасывает на веревке тяжелое колесо от «МАЗа» — так отрабатываются навыки страховки.

В столовой основу меню составляет манная каша. Ее разносят молоденькие, почти ничего не понимающие по-русски, официантки — наверное, штатное расписание сохранилось еще со сталинских времен. С удовольствием уплетал кашу только Валера Ткачев, он сразу стал любимцем всего персонала столовой. Ему выносит огромную тарелку с манкой лично шеф-повар, а остальные в окошко раздачи с умилением наблюдают, как Валера поглощает их стряпню.

Зато на выходы в горы со склада выдают отменные продукты: венгерскую ветчину в больших квадратных шестикилограммовых банках, шпроты, китайскую тушенку и всякую сладкую вкуснятину.

Тем временем сформированы отделения и отряды — и терминология, и дисциплина в альплагерях полувоенные. Основа системы подготовки — беспрекословное подчинение инструктору. За ослушание, невыполнение нормативов и другие провинности «списывают», то есть лишают возможности участвовать в восхождениях. Списанные, а это в основном зеленые новички, не успевшие привыкнуть к довольно строгим требованиям дисциплины и распорядка дня, маются бездельем, флиртуют напропалую, но срок лагерной смены отбывают до конца: во-первых, деньги за путевку уплачены, а во-вторых, до конца смены просто не на чем уехать, а до рейсового автобуса пешком вниз километров двадцать.

Гигантские снежные карнизы вершины Вахушти.

Но вот, наконец, курс «молодого бойца» пройден. Инструкторы уходят на первое восхождение в сезоне на вершину Вахушти. Наш Сергей вернулся обгорелый от солнца с белыми следами от защитных очков на лице — очень похож на олимпийского Мишку.

Через пару дней наступил и наш черед. Идем на первое свое альпинистское восхождение на вершину Цана. Выпросили у счастливчиков пуховки (их получил далеко не каждый), с вечера упаковали в рюкзаки веревки, крючья, кошки, обед, радиостанцию. Короткий сон в гудящем и топающем до полуночи бараке, в час ночи подъем, в три — выход. Это «фирменный» стиль нашего инструктора.

При свете фонариков поднимаемся по крутым травянистым склонам. Внизу в лагере светится окно, где остались теплые постели и недосмотренные сны. Впереди весело бежит лагерный пес Кушу — говорят, он всегда провожает альпинистов на восхождения до границы снега, а то и выше, если позволяет характер подъема.

Когда начинает светать, мы уже поднимаемся по скальному ребру и выходим на крутые снежники. Идти легко, кошки хорошо держат, снег схвачен ночным морозцем. Встает солнце.Внизу, как на ладони, видны постройки альпбазы. Вот на площадку у столовой выносят подзорную трубу, значит, начальник учебной части Важа Григорьевич сам будет наблюдать за нашими промахами. Потом на разборе он может задать неожиданный вопрос: «А кто это там на шиферных плитах споткнулся?» — и это не будет мелкой придиркой, а действительным желанием помочь и научить.

Подходим к ключевому месту маршрута — двадцатиметровому скальному выступу, закрывающему путь по гребню. В альпинистской терминологии такую скалу называют «жандарм». На нее необходимо вначале взобраться, а затем спуститься по веревке на снежную перемычку, откуда по глубокому снегу поднимаемся на вершину. Совсем рядом вздымается крутыми отвесами Цурунгал, напротив — снежный купол вершины Вахушти.

Пишем записку, оставляем ее в консервной банке, спрятанной в каменной пирамидке, и в обратный путь. На отвесную стену «жандарма» взбираемся лазанием. Погода быстро портится — начинается дождь с мокрым снегом. Межевич решает не спускаться по пути подъема, так как на мокрых шиферных плитах плохо держат стертые подошвы наших ботинок. Долго идем в связках, балансируя по скальному гребню, стараясь не заглядываться вниз на отвесные многосотметровые обрывы. Но вот пройдены гребень и сыпучий склон, а впереди самое неприятное — мокрая заснеженная трава на крутых склонах. Вскоре находим тропу, но и здесь не легче: утоптанная земля на ней превратилась в грязь. «Глиссируем» по этой жиже, постоянно рискуя упасть. По этому крутому серпантину съезжаем на снежник, " а там уж и рощи, зеленые сени, где птицы щебечут, где скачут олени...". Солнце прорывается сквозь рваные клочья облаков, играя мириадами разноцветных бликов на ветвях, на траве и листьях, и мы, окрыленные успехом восхождения, видим все глазами лермонтовского Мцыри: " Вокруг меня цвел божий сад, деревьев радужный наряд хранил следы небесных слез...« — точнее не скажешь.

У бурлящего нарзанного источника умываемся, приводим себя в порядок и, подравнявшись, строем появляемся в лагерь.

Первое восхождение в сезоне — всегда событие, и ритуал встречи состоит из множества озорных шуток и приколов, вроде целования намазанного горчицей ледоруба и печати зеленкой на лоб счастливчика.

Но это для новичков, у которых восхождением на первую вершину заканчивается лагерная смена. Мудрый Важа знает, что наше отделение этим не ограничится, и поэтому встречают нас компотом и аплодисментами, скромно и по-деловому.

Назавтра по нашим следам наверх выходит отделение инструктора Заури. Заури — сван, а сваны — одна из немногих народностей мира, чувствующих себя в горах, как дома. В отделении у него десять молоденьких николаевских и херсонских скалолазов, все в тельняшках. С большим опозданием они выходят к знакомому нам «жандарму». Если продолжать восхождение на вершину, то спускаться в лагерь придется в темноте, а это на скользких шиферных плитах уже опасно. Перейдя на грузинский (не для лишних ушей), по радиосвязи Важа Григорьевич отдает Заури команду идти вниз: «Скажи им, что это вершина!». После восхождения двоих участников списывают.

Вахушти

Через два дня, как всегда в три ночи, по ярко освещенному огромной луной снежнику подходим к скальному контрфорсу вершины Вахушти. Рассвет встречаем на ключевом участке маршрута — остром ножевидном гребне. Метров сорок приходится передвигаться, сидя поверх острого каменного лезвия — «пилы», отжимаясь на руках. Хорошо, что на несложные восхождения, вроде нашего, ходят с небольшими штурмовыми рюкзачками, в которых и лежат-то лишь кошки да немного продуктов — с тяжелыми рюкзаками, к которым привыкли туристы, преодолеть «пилу» было бы сложно. Еще через пару часов подъема, утопая по пояс в глубоком снегу, выходим на предвершинный склон.

Полчаса отдыха на вершине — и связками траверсируем длинный западный гребень Вахушти. Порой на гребне умещается только одна нога — настолько он узок. Вправо и влево от него хаотично свисают гигантские снежные карнизы, готовые рухнуть в бездну.

Солнце скрывается за неплотными перистыми облаками, и все вокруг в рассеянном бестеневом свете теряет свои очертания. Огромный купол неба заполнен почти осязаемым ярким светом, он кажется настолько плотным, что в пространстве над вершинами можно плавать, как в воде. Наверное, в такой среде и обитают ангелы и другие обитатели небесных сфер. Но мы лишь грешные люди, и поэтому до боли в глазах вглядываемся в снежное лезвие гребня, стараясь не допустить роковой ошибки.

Мачхапара

Командир отряда новичков Светлана Васильевна Удальцова, преподаватель техникума из Ленинграда, всех называет «зайчиками». Видимо, в этом что-то есть: после двух восхождений с базы уходим в ущелье Зесхо в полевой лагерь — поближе к ледникам и вершинам.

Половину пути рюкзаки и снаряжение для лагеря подвезли машиной. А альпинисты налегке отправились пешком по изумительно красивой дороге, среди цветущих лугов и перелесков. На перекрестке у начала подъема в ящике на придорожном столбе путников ожидала початая бутылка вина и кусок сыра — таков грузинский обычай.

Перемещение молодых и красивых девушек не осталось тайной. У конца автомобильной дороги уже расположился целый табор «юношей пылких со взором горящим», зазывающих покататься на лошадях. Покататься решились немногие, а потому грузы по узкой тропе вверх приходится перетаскивать самим.

Располагаемся на «свиных» ночевках, где оставленные на день без присмотра палатки грабят юркие полосатые сванские свиньи и задумчивые быки. Поэтому Саша Опидович, учитель начальной военной подготовки в сельской школе (впрочем, как и математики, географии, физики, пения и физкультуры), обвешивает палатки обожженными консервными банками, которые при малейшем шевелении громко звенят.

Вместе с отделением Заури выходим на тренировочное восхождение на вершину Мачхапара. В манере подниматься по склону у Заури есть что-то неуловимо кошачье — та же плавность и экономность движений. По профессии художник-реставратор Заури внешне напоминает разбойника из грузинских фильмов — густая черная борода почти до глаз. Но даже он не может ничего сделать со своим отделением, состоящим из 17-летних николаевских скалолазов. С каждым восхождением их ряды редеют — не привыкшие к высокогорью пацаны не выдерживают нагрузок. В этот раз «заплохело» рослому юноше по кличке «генерал», и Заури уводит его вниз в лагерь. Оставшиеся шестеро вливаются в нашу группу, и мы продолжаем подъем, несмотря на явное ухудшение погоды — Мачхапара считается несложной технически и в ориентировке вершиной.

Пронизывающий ветер с дождем дует вверх по склону в узкую перемычку перевала. Впервые вижу, как холодные капли дождя, подхваченные мощным восходящим воздушным потоком струями летят снизу вверх!

Вот и долгожданный широкий вершинный снежник. Укрываемся от ветра в углублении склона, и, пока Межевич с Тарасовым ищут тур с запиской, помогаем одеться вконец замерзшим николаевцам. В промокших тельняшках сами одеться они не могут. Приходится рыться у них в рюкзаках, доставать пуховки, растирать руки и одевать перчатки.

Открываем консервы и по кругу идет фляжка с каким-то сванским напитком. Ее передал Заури, чтобы мы помянули по сванскому обычаю погибшего на вершине от удара молнии инструктора альплагеря «Зесхо» снежного барса Иосифа Барлиани. Сванские боги не против.

Непогода

На три дня ущелье скрывается в тоскливой пелене дождя. Пропало электричество — где-то порвана линия, и вечером в самой большой комнате лагеря начинается конкурс самодеятельности. Звучат песни под гитару. Здесь Саша Опидович не знает себе равных. За натянутым одеялом, обозначающим сцену, разыгрывается несколько скоморошьих трюков. В неверном мерцающем свете свечей они производят незабываемое впечатление. Набившиеся в комнату альпинисты, грузины, работающие в лагере, и их дети хохочут до слез. Никто не сожалеет о телевизоре, и поздно заполночь звучат белорусские, русские и грузинские песни.

Мамука

На вторую смену в наше отделение Важа определил молодого студента из Тбилиси. Мамука Автандилович — так его звали — учился на геологическом отделении университета, и ходили слухи, что он потомок княжеского рода и изрядный скалолаз. Впрочем, слухам доверяли мало — какой же грузин не потомок и не скалолаз?!

Кладовщик Вальтер, ухитрявшийся под бдительным оком работавшей рядом жены снабдить новым снаряжением и пуховками и вовсе не ходячих смазливых девиц, Мамуку одел по довоенному образцу в снаряжение времен братьев Абалаковых.

К Мамуке постоянно липли все тридцать три несчастья — переходя самый захудалый ручей, он непременно туда падал, ухитряясь потерять что-нибудь из личного или, еще хуже, казенного снаряжения. При восхождении на вершину Зесхо на среднем по сложности скальном отвесе он полез своим путем и вскоре с грохотом и градом камней свалился с пятиметровой высоты в снег.

По утрам этот сын гор впадал в медитацию, сидя в позе отрешенного йога и как-то будучи дежурным умудрился накрыть закипающий чай вместо крышки канистрой с бензином! Когда это обнаружили, канистра уже раздулась и до взрыва оставалось всего ничего.

После общения с Мамукой мы как- то глубже стали понимать короткометражные грузинские фильмы.

Снаряжение

На обзорные занятия инструкторы-грузины приносят показать новинки снаряжения, оставленного в подарок альпинистами-французами после восхождения на Безенгийскую стену. Многие из нас участвовали в соревнованиях на скалах и льду и знают толк в этих необходимых в горах предметах. С завистью вертели в руках легкие и удобные кошки, ледобурные крючья, жумары, скальные и ледовые молотки, почти невесомые карабины. Все сделано красиво, надежно, с умом. А мягкая и надежная страховочная веревка вызывает всеобщий вздох зависти. В кармане рюкзака кто-то находит квитанцию из Непала, как обрывок далекого, почти инопланетного мира — как в стихах недавно всплывшего из бездн чекистского небытия поэта Николая Гумилева:

«Случайно на ноже карманном найти пылинку дальних стран...».

Нам же приходится почти все необходимое снаряжение от рюкзаков до ледобуров делать самим: шить, точить, выпиливать напильником, добывая из-под земли необходимые ткани, тесьму, легкие сплавы.

Кобулети

В перерыве между сменами на несколько дней уезжаем в Кобулети, к морю. После суровых скал и снегов высокогорья теплые ласковые волны Черного моря, пальмы и легкие грузинские вина оставляют незабываемое впечатление чего-то нереального.

Однако и в этом раю наблюдательный взгляд невольно отмечает не райские детали: платить приходится в суммах, кратных рублю, — сдачи не дают. Из привокзального буфета разъяренная грузинка непарламентскими выражениями гонит очередного пожарного инспектора: «третий за день — денег не напасешься!».

Попытка уехать поездом окончилась неудачей — суровые кассиры, полупустые поезда и ни одного билета на ближайший месяц. Говорят, надо переплачивать вдвое-втрое.

Остается последний вариант — вернуться опять в Айламу, оставшуюся неделю отпуска посвятить восхождениям, а затем через Главный Кавказский хребет перевалить на север, откуда из столицы Кабардино-Балкарии Нальчика можно попасть прямым авиарейсом в Могилев.

Зесхо

Наше отделение из десяти человек разделили надвое, как и предписывает программа спортивного совершенствования. Мы уже не зеленые новички, а полные авантюрных планов третьеразрядники. У каждого отделения свой инструктор: Сергей Межевич и приехавший на вторую смену Владимир Данилов — рослый, ладно скроенный, отличный скалолаз.

С новым инструктором успеваем сходить по юго-западному гребню на вершину Марджанишвили и Зесхо Главную.

Склоны в районе Зесхо достаточно длинные и без трещин. Возвращаясь с восхождения Саша Опидович придумал новую забаву — ездить вниз на полиэтилене. Глиссировать на рюкзаке, поднимая фонтаны снежных брызг, — одно удовольствие.

Вот и пришло время прощаться с Айламой. Мои товарищи помоложе и посообразительней запаслись кто «липовым» больничным, кто летом вообще не при делах. Я же, упустив возможность походить в свое удовольствие еще смену, должен возвращаться в Могилев, о чем долго буду искренне сожалеть.

Издали с вершины Зесхо в бинокль пристально разглядываю будущий путь через Главный Кавказский хребет. Начало его совпадает с караванной тропой под Мачхапарой, на перевал и вниз по ледовому плато Фытнаргин на север. На ослепительно белом склоне видны две черточки: вертикальная и горизонтальная, уходящие за плечо вершины, — кто-то из местных повел какоето животное через перевал (назавтра по следам определили, что это была корова). Поразительно — у сванов даже коровы альпинистки!

Представление о предстоящем мне пути весьма туманное — ни карты, ни туристской схемы найти не удается. В альплагере досконально расписаны только маршруты на зачетные вершины, все остальное покрыто мраком неизвестности. Полагаюсь на «авось» и немалый туристский опыт.

До перевала провожают Данилов и волгоградец Виктор из нашего отделения. Владимир пресекает попытку вернуть казенный ледоруб — «Путь неблизкий, еще пригодится». На перевале присели на дорожку, попрощались, и вот я один среди безбрежного плато Фытнаргин. Иду, стараясь обходить участки свежего снега, под которыми могут скрываться глубокие трещины. Охватывает странное ощущение одиночества и тревоги — в группе даже на опасных участках такого не испытываешь. След грузина с коровой нелогично уходит куда-то в сторону вверх. Уже потом я понял, что это был, вопреки логике, правильный путь. Но чтобы идти так, надо быть местным жителем и сваном.

Я же, отягощенный накопленными знаниями, самонадеянно спешу на север вниз по языку ледника, а затем по моренным валам выхожу к скалам над глубоким каньоном, в который уходит бурлящий поток.

Начинается скалолазание рассудку вопреки. Пройдя скалы, попадаю на крутой девственный склон. Нагромождения каменных глыб, бурелом и трава в рост человека, когда не видишь, куда ступаешь, — хуже спуска трудно представить. Вскоре понимаю, что человек здесь не был много лет, и стоит мне здесь подвернуть или сломать ногу...

В голове вертятся строки Гумилева: «И умру я не на постели, При нотариусе и враче, А в какой-нибудь дикой щели, Утонувшей в сплошном плюще...»

Выбившись из сил, через несколько часов спуска выхожу к реке. Закипая водоворотами двадцатиметровой ширины, масса воды движется, как набирающий скорость железнодорожный состав, исчезая в грохоте водопада.

Узкая переправа из сдвоенных бревен, лежащих слоями, заросла толстым слоем зеленого мха — нога человека здесь не ступала, наверное, лет пятнадцать. От сгнивших перил давно ничего не осталось, а поперечные дощечки предательски трещат под ногами.

Стараясь не глядеть на воду, медленно иду по скользким бревнам. Рюкзак мешает держать равновесие, так и норовит потянуть в сторону. На середине моста гнилая перекладина ломается...

Но, похоже, в такой ситуации за спиной человека все же стоит его ангел-хранитель. Смертельно усталый, уже из-за реки увидел свой путь спуска. Он был единственно возможным на этом склоне, хотя сверху определить этого было нельзя. Вот и не верь после этого в судьбу!

Альпинисты, туристы и, наверное, большинство путешествующего люда, не говоря о более глубокой вере, все фаталисты и верят в свою удачу и счастливую судьбу. Иначе многие рискованные странствия выглядели бы совсем безрассудно.

За рекой на небольшой лужайке нашлось место для палатки. Развести костер уже не было сил. Ужинал холодной тушенкой. Наутро решаю зайти в первое жилье, попавшееся по дороге, — необходимо узнать, в какое ущелье забросила судьба. Вскоре рядом с тропой увидел приземистое бревенчатое строение — кош. Это летнее жилище пастухов.

Дым из трубы говорил, что хозяин дома. Оставив рюкзак у калитки под охраной сидящего на цепи дружелюбного песика, поднимаюсь к избушке. И вдруг откуда-то сверху из-за угла со звериным рыком вылетает громадная кавказская овчарка-волкодав размерами со среднего медведя.В такие секунды спинным мозгом понимаешь, что ты не вершина эволюции. И лишь удар ледорубом по оскаленным клыкам восстанавливает статус-кво.

Мир изменчивых горных стихий уступает место не менее опасному миру людей, где тоже нельзя расслабляться. С благодарностью вспоминаю Гену Винникова и Женю Шабашова, моих первых учителей в туризме. Это они приучили в любых ситуациях не расставаться с ледорубом.

Пастух камнями отгоняет сбежавшуюся свору собак. В закопченном коше пьем горячее молоко: — «Как жить, два года не платят зарплату!» — в такой глуши новый человек — редкость. Выясняю, что сванская богиня Дали, разматывая нить судьбы, привела меня в Хуламо-Безенгийское ущелье в режимный высокогорный заповедник, а до первого селения — Верхней Балкарии — тридцать километров по дороге вниз и никакой надежды поймать попутную машину. К тому же, отмечаю про себя, нежелательно встречаться и с егерями, хотя выдворить меня могут только в Верхнюю Балкарию, куда мне и надо.

Провожаемый злобным рычанием волкодава, «выхожу один я на дорогу». Светит солнце, откуда-то снизу громыхает гром. Веселые лиственные леса сменяются хмурыми хвойниками. Вода из разлившихся прозрачных ручьев течет прямо по дороге.

Высоко под самыми вершинами, цепляясь за редкие клочья облаков, летит желто-оранжевый вертолет. На всякий случай укрываюсь под кроны берез — лишние встречи с охраной заповедника ни к чему.

Уже после полудня выхожу к заброшенному старому селению с хмурыми башнями на другой стороне реки. От их замшелых камней так и веет легендами. Но любопытство полностью иссякло, и пойти туда нет ни моральных, ни физических сил.

Контрфорсы вершины Айлама.

С облегчением миную разграбленный кордон заповедника — ни одной живой души. Отдохнув на скамейках неплохого футбольного поля — единственной ровной площадки во всей округе, — иду мимо старинного кладбища с резными циртами — мусульманскими надмогильными памятниками.

И вдруг — вертолет. Тот самый желто-оранжевый, делает разворот и садится на футбольное поле. Это за мной. Все-таки заметили. Вот сейчас подхватят под белы рученьки: — «Вы съели двух медведей и оленя!» — хотя сами же их и застрелили во время «царских охот» с начальством.

Томительно тянутся секунды. Разделяющее нас расстояние все увеличивается. Рокочущая винтом стрекоза подвзлетает над полем, задирает хвост и вперивается в меня выпученными глазами стеклянной кабины. Снова садится. Совещаются. Надо было раньше, до кордона. А может подвезут в Нальчик? — Нет, все-таки оштрафуют и навесят все пропавшее.

Вертолет медленно поднимается, устало хлопая винтом, обдав горячим воздухом, уходит вниз по ущелью на равнину. И слава богу — мы как-нибудь на автобусе — демократичнее.

Водитель «пазика», ругаясь, вытащил из-под сиденья забытый кем-то мешок с солью — так население огромной страны готовилось встречать грядущие реформы.

Анатолий Толкачев