Эдельвейсы поднебесных гор. Автор Анатолий Толкачев.

Более трех тысяч километров отделяли нас от цели — заснеженной цепи горного хребта Терскей-Алатау — одного из самых высоких в горной системе Тянь-Шаня.

Тянь-Шань в переводе с киргизского означает поднебесные горы. На сотни километров тянутся они с запада на восток среднеазиатской территории нашей страны, сливаясь на юге с хребтами Памиро-Алая.

Немногим более ста лет тому назад науке ничего не было известно об этом районе, и лишь смелые путешествия русского ученого-землепроходца П. С. Семенова — Тянь-Шаньского положили начало его изучению. Молодой ученый проник в неведомые в то время районы Центрального Тянь-Шаня, долиной реки Сары-Джаз дошел до одной из высочайших его вершин — пика Хан-Тенгри. Богатый научный материал и опровержение гипотез виднейших западноевропейских ученых — результат этого смелого рейда.

В жаркие летние дни, когда переполнены пляжи, немного найдется чудаков, кто, собираясь в отпуск, укладывает в свой рюкзак теплый свитер, перчатки, носки, придирчиво выбирает куртку потеплее да полегче — как-никак путешествие предстоит не на крайний север, а на крайний юг, в Среднюю Азию.

Попасть на Тянь-Шань — заветная мечта любого любителя горных путешествий. Давно зрела идея проложить маршрут по заоблачным тропам поднебесных гор и в могилевском клубе туристов «Азимут».

Позади многомесячные тренировки, поиски материалов, изучение литературы.

Нас семеро — руководитель похода Евгений Шабашов, участники Константин Снигирь, Александр Алейник, Сергей Галагаев, Сергей Иванов, Александр Опаричев и автор этих строк.

Все мы не новички в горах. Наш поход — «четверка» — занимает предпоследнюю ступеньку в лестнице классификации туристских путешествий. Капризная погода этих мест, четырех-пятикилометровые высоты — все это заставляет нас как можно более тщательно подготовиться к походу. Вот и старается наш «завхоз» Саша Алейник запихнуть в рюкзаки побольше продуктов, а список лекарств в походной аптечке перевалил за третий десяток.

Позади сборы, многочасовой перелет в столицу Киргизии город Фрунзе, четырехсоткилометровый переезд автобусом в город Пржевальск, строгий, но доброжелательный экзамен, который сдавали уже в горах руководителю республиканских сборов Вячеславу Обухову. Впереди — поход.

В этом застывшем, сверкающем снежными и ледяными полями огромном мире нас семеро. Семь крошечных черных точек. И ниточка следа, забирающаяся все выше.

Далеко внизу остались просторные сырты — зеленые пастбища в ущельях, буйное половодье весенних альпийских цветов, бесконечные нагромождения ледниковых морен. Тишину вечных снегов лишь иногда нарушает крик альпийских галок да дальний гул лавин.

Сбрасываю тяжелый тридцатикилограммовый рюкзак на раскисший снег, следом падаю сам. Десять минут отдыха пролетают, как один миг, и снова, в который раз, надо взваливать на плечи свою нелегкую ношу, снова, экономя силы на каждом движении, отвоевывать у высоты сантиметр за сантиметром.

Украдкой оглядываю ребят. Под темными стеклами очков — загорелые лица, на майках проступили пятна пота. Тяжело дышит Саня Опаричев — трудно дается акклиматизация, сосредоточенно бинтует ногу Александр Алейник. Да и у остальных самочувствие немногим лучше — стоит нерасчетливо сделать десяток быстрых шагов, как сердце норовит выскочить из груди.

Который день отворачивается от нас тянь-шаньская фортуна. Третий день мы не можем «въехать» в карту, найти свой первый перевал. Вокруг громоздятся многочисленные вершины и отроги хребтов, куда под снегом и дождем тщетно делаем несколько восхождений.

Вот и сегодняшняя ночевка будет «холодной» — значит, среди нагромождений каменных обломков так и не удалось найти хоть небольшой ровной площадки. На леднике, засыпанном глубоким снегом, молча утаптываем снег для палаток. Внизу, в ущелье, закипает серовато-белая масса, не предвещающая ничего хорошего. Кажется, что мы попали в гигантский котел кухни погоды — так неожиданно близко видны облака, то как гигантскими щупальцами заполняющие собой пространство между скал, то, огрызаясь снегом, уползающие за изгибы скальных гребней. Борьба стихий кончается не в нашу пользу. Горы тонут в молочной завесе тумана, а по серебристым скатам наших «памирок» с тихим шорохом сползают снежные хлопья. И долго еще не гаснет свет карманного фонаря в «командирской» палатке — это Евгений Шабашов в который раз вглядывается в извилистые линии карты, еще и еще раз пытается угадать ответы на вопросы, которые горы зададут нам завтра.

Кажется, совсем недавно погасли последние отблески зари, а пора вставать. Непростая это задача — быть дежурным. Самое подходящее время для переходов в высокогорье — ранние утренние и ночные часы, когда хорошо держит снежный наст, скованы морозом непрочные снежные мосты и приморожены к скалам «живые» камни. Поэтому дежурным приходится вставать после полуночи, чтобы успеть приготовить горячий завтрак.

Три часа ночи. Выглядываю из нагретого спальника. В кристальном, без единой пылинки, воздухе сонно мигают крупные россыпи звезд. Призрачный свет луны дробится на множество снежников, скользит по гигантской спине скованного морозом ледника и пропадает в темных громадах скал.

Пытаюсь разжечь замерзший примус. Этот полузабытый теперь «бабушкин» прибор — верный друг альпинистов и туристов — на таких высотах становится своенравным и капризным. Проходит не менее десяти минут, прежде чем сердитое синее пламя с гудением набрасывается на закопченные бока котелков.

Зато когда между палатками волнами расходится теплый запах кофе и рисовой каши, все уже на ногах.

Сегодняшняя наша цель — перевал Снежного барса, горный проход через гигантскую стену Терскея на высоте четырех с половиной километров. Как за семью печатями скрыт от нас его снежный гребень — это широкие трещины, камнеопасные склоны, а на спуске поджидает рухнувшая в бездну и застывшая река льда.

В лучах невидимого еще солнца розовеют вершины, когда связками выходим на ледник. Впереди связка Шабашов — Снигирь. Идут осторожно, как на минном поле, по едва заметным признакам отыскивая скрытые под снегом трещины.

Лишь большой опыт и своеобразное чутье позволяют находить безошибочный путь в этом коварном лабиринте. Но чутье чутьем, а Костя Снигирь, страхующий Евгения, предельно собран: каждую минуту непрочный, лишь схваченный морозом снежный наст под ногами может рухнуть, и тогда вся надежда только на капроновую веревку и крепкую руку друга. И если на страховке Костя, можно быть спокойным, он все делает надежно: если выбирает место для лагеря, то «комар носа не подточит», если завтра ранний подъем, он может не спать всю ночь, но разбудит вовремя.

Проходит несколько часов напряженной снежной работы, и вот он, перевал! Крутой взлет склона приводит к широкой снежной седловине. Вокруг, сколько видит глаз, горы, горы, горы. В голубой утренней дымке, вздыбившиеся ледовыми обрывами, они кажутся застывшими волнами огромного океана. Лишь потом, внизу, там, где скрываются ночные тени, глаз различает зеленые луга, змеистые ниточки рек, плавный полет птиц. И над всем этим хаосом скал, ледников и вершин в неземном темно-синем небе разгорается горное солнце.

Часто спрашивают, ради чего стоит переносить свирепую жару и холод, мокнуть, мерзнуть, таскать тяжелые рюкзаки. Трудно ответить на такой вопрос однозначно, но, кажется мне, ходят в горы и ради таких минут.

Лишь сознание того, что предстоит многочасовой сложный спуск, отрывает нас от любования этой величественной картиной. Торопливо щелкает затвором фотоаппарата Сергей Галагаев, напрасно пытаясь втиснуть этот громадный мир в тесные границы кадра.

Слева, над пиком Джигит, в морозном воздухе ветер раздувает снежный вымпел. Спуск начинаем по двухсотметровому ребру — острой снежно-ледовой перемычке.

Идем осторожно, след в след, готовые в любое мгновение подстраховать друг друга, и, наверное, поэтому не сразу замечаем на другом конце снежного гребня идущие на подъем крошечные фигурки. Они все ближе, и вот уже в первом можно узнать руководителя группы минских туристов Алексея Морозова.

Расставаясь, оставляем друг другу самое сейчас нужное — ниточку с таким трудом проложенного собственного следа в коварном лабиринте гигантских трещин и ледяных глыб.

Какое это наслаждение — после многодневных скитаний в царстве снега, льда, метелей и беспощадного высокогорного солнца вернуться вновь к роскошным альпийским лугам!

...По невообразимому нагромождению каменных глыб — ледниковой морене — спускаемся к цветущему южному склону. Далеко вниз убегает мокрая спина ледника, громоздятся острые клыки ледопадов. А здесь справляет свой пышный праздник жизнь — деловито снуют шмели, журчит, выбегая из-под камней, ручей. Хочется упасть в траву и долго-долго смотреть вверх, где плавно чертит круги горный орел.

А ведь совсем недавно, всего два часа назад, нам было не до восторгов. Крепким орешком оказалась пятисотметровая скальная стена перевала Джеты-Огуз — одного из самых серьезных препятствий на нашем пути. Крутой снежник привел к подножию каменного барьера. И вот уже пятый час, цепляясь за выступы и трещины, карабкаемся мы по каменному отвесу. Не снимая рюкзаков, отдыхаем, пристегнувшись карабинами за вбитые в скалу крючья — и снова вверх, туда, где над зубчатым гребнем повисло небо, такое, что, кажется, запусти в него камнем — и пробьешь дырку.

На небольшой площадке, прилепившейся на пятикилометровой высоте, собираемся вместе. Подходит нижняя связка Иванов — Опаричев. Идут уверенно, понимая друг друга с полуслова — ведь, кроме веревки, ребят связывает давняя, еще школьная дружба.

Предстоит пройти последний, самый трудный участок в тридцать метров. Он начинается узкой щелью, переходящей у самого перевала в нависающий отрицательным углом карниз. «Отрицаловка» относится к препятствиям высшей категории сложности, и, наверное, поэтому Женя Шабашов никому не уступает своего права пойти первым. Шесть пар глаз напряженно следят за его осторожными движениями. Вот, наконец, он скрывается за карнизом, а через несколько минут и мы поочередно выходим вверх по протянутой им перильной веревке.

Окованным железом ботинком пытаюсь нащупать крошечный выступ, а сила тяжести так и норовит оторвать от стены. Когда, подтянувшись на руках, собирая веревку, выхожу наверх, сердце колотится так, что человеку в таком состоянии внизу, наверное, уже дают кислородную подушку. Проходит еще полчаса, и все мы, и наши рюкзаки (их поднимали отдельно) собираемся на снегу перевальной седловины. И хотя до окончания похода нам нужно пройти еще перевал СОАН, хочется поздравить ребят — самое трудное позади.

Неповторима природа горной Киргизии! Стройные тянь-шаньские ели подпирают вершинами облака, клокочут быстрые реки. А там, где кончаются торные тропы, качаются серебристые звездочки эдельвейсов — неприхотливого скромного цветка, ставшего символом покорителей гор. Над высокогорными пастбищами вздыбились ледяные громады Терскея — «стены», так почтительно называют их горцы. Лишь в короткие месяцы лета оживают ущелья несметными стадами овец.

Жизнь пастуха в горах не бывает легкой. Не потому ли так хорошо знают горцы цену настоящему мужеству, и так рано становятся самостоятельными киргизские дети. Куда ни приводила туристская тропа, везде встречали нас доброжелательные, хорошие люди, готовые помочь и советом, и делом.

Все дальше увозит нас грузовик от конечного пункта маршрута. Расступается ущелье, под солнцем сверкнула голубая гладь Иссык-Куля.

Поход окончен. Было в нем все: и испытание высотой, непогодой, и коварные ледники, и крутые скалы, и грозные лавины. Позади двадцать дней и полторы сотни километров горных дорог и бездорожья. Наши записки остались на восьми перевалах — от сравнительно несложного Телеты до перевала Джеты-Огуз, подъем на пятисотметровую отвесную стену которого занял более шести часов.

Теперь лишь память да маленькие кусочки фотопленки сохранят твои неповторимые краски, Тянь-Шань!

Все чаще оглядываемся назад, где, вырастая из зеленых холмов предгорий, высятся снежные великаны, окутанные серой завесой дождя. И вдруг, словно прощаясь, в разрывы туч проникает луч солнца, и вершины озаряются победным светом.