Встречи в горах. Автор Анатолий Толкачев

Тропою памяти

Ловко соскочив с лошади, он забросил за спину видавшую виды «мелкашку»: «Ущелье у нас глухое — волки пошаливают». Протянув руку, важно отрекомендовался:
— Али.
И, не выдержав серьезности момента, засмеялся:
— Нет, не тот знаменитый Али — просто Али. Парню было лет четырнадцать, и горы были его домом. Здесь, в висячем ущелье Джалпакола, на окруженных снежными вершинами альпийских лугах, у речки примостился невысокий сруб — «кош». Сюда вечером под охрану лохматых собак ручейками стекаются овцы.

Пока мы пили прохладный айран — скисшее с особой закваской молоко — Али с матерью разбирались в изгибах нашей карты, безошибочно указывая каменные осыпи и скальные прижимы. Лишь двое младших застенчиво прятались от шумных пришельцев: чужие здесь бывают нечасто.

Неспешно разматывается нить беседы: о погоде, о снегах на перевалах.

— Откуда приехали в горы?
— Из Могилева.
— Из Могилева? — сдержанный Али встрепенулся.
— Про нашего Османа слышали?

В глазах парня вопрос: «Помнят ли в далекой равнинной Белоруссии имя отважного горца?». Осман Касаев. Это имя с одинаковым уважением произносят у снежных вершин Кавказа и в лесах над тихой белорусской речкой Друть. В тяжелую трагическую годину фашистского нашествия сражался он на белорусской земле. Под его командованием из маленькой горстки храбрецов первой военной зимы отряд вырос в грозный партизанский полк. Ни днем, ни ночью не знали покоя захватчики. Летели под откос вражеские эшелоны, горели полицейские управы, гарнизоны. И всюду мерещился врагам Осман — отважный горец на лихом коне впереди лесного войска народных мстителей.

Герою не пришлось дожить до светлого дня Победы — зимой 1944 года он погиб во время блокады партизанских лесов карателями. Давно утихли эхо взрывов и треск автоматных очередей в лесах над светлыми плесами Друти. Время песком и травами затянуло раны траншей и воронок. Но не зарастает тропа благодарной человеческой памяти к высокому обелиску у дороги на краю бескрайнего поля пшеницы. Каждой весной, когда — зеленым огнем взрываются тугие почки берез, ложатся к гранитной плите с силуэтом воина в папахе скромные букеты полевых цветов. Это тебе, Осман, от туристов Могилевщины! Мы передадим твой привет заоблачным вершинам и перевалам Карачаево —Черкессии — земле, где прошло твое детство, где твое имя свято для каждого горца.

Скоро цветы лягут к памятнику в Учкулане — центре совхоза имени Героя Советского Союза Османа Касаева. Потом будут встречи — в правлении совхоза и такие, незапланированные, на альпийских пастбищах высокогорья. Али вызывался нас проводить:
— Вверху река разлилась, я покажу обход.

И долго сопровождал нас на своем скакуне. Уходя все выше к снегам перевала Джалпакол, мы долго еще видели фигуру мальчишки на горячем кабардинском скакуне. На гребне снежного перевала, сверяя маршрут, Сергей Иванов развернул карту. Впереди в дымке парил голубой конус Эльбруса — высочайшей вершины Кавказа, поодаль серебрились снежники Штавлера, вздымалась вершина Гвандры. Куда ни глянь, стояли горы, горы, горы...

У карачаевцев есть легенда, что их земля когда-то была ровной и широкой, а горы возникли потом — как памятники величию героев, победивших зло... А мне подумалось, что новый перевал тоже должен быть красивым. Красивым и трудным, как короткая жизнь Османа Касаева.

Незабываемое утро

Солнце, поднимаясь над горизонтом, ощутимо жжет кожу, но воздух еще свеж и холоден, словно ключевая вода. И тишина... Такая, что кажется, скатись камень с дальней вершины — услышишь. Лишь изредка над
горбатыми спинами ледников, ударяясь о скалы, суматошно шарахнется эхо — где-то в бездонной синеве неба серебристой рыбкой чертит след самолет. И снова над хаосом скал, ледников и вершин воцаряется торжественный покой. Хочется остановиться, сбросить рюкзак и полной грудью вдохнуть пьянящий воздух высокогорья. Но нельзя: связавшись попарно капроновыми веревками, нащупывая дорогу, осторожно идет цепочка людей.

Мы, группа будущих инструкторов горного туризма, совершаем свою первую «двойку» — зачетный поход по горам Западного Кавказа. Сняв темные стекла очков, оглядываю ребят: усталые загорелые лица, обветренные губы. Невольно вспоминаю свой первый поход — в памяти остались острое чувство усталости и дикая неземная красота гор. Красота, которой и полюбоваться-то не было сил. Знаю, что ребятам тоже приходится нелегко: нагрузки, которые испытывает восходитель, в обычной жизни случаются не часто. Строители и студенты, слесари, монтажники и инженеры еще полгода назад были знакомы с горами лишь по популярным песням Высоцкого. А сегодня они знают, как быстро завязать нужный узел, где перейти бурную горную речку. И еще множество необходимых вещей: от размера обуви до коварного нрава ледниковых трещин и лавин. Наш первый перевал к «подарочным» не относится. Наступать на него приходится по всем правилам, с разведкой и навешиванием веревок. Полдня понадобилось для этого Олегу Сорокоумову и Вите Якубовскому. Зато сегодня крутой снежный взлет и скалы покорились без приключений.

... К полудню белая шуба ледника распустилась, отяжелела. И, словно почуяв неслышимый зов, торопливо побежали под снегом крошки-ручейки. А над снежными полями и еще холодными боками скал будто повеяло знакомым с детства будоражащим запахом — запахом просыпающейся земли, мокрой травы и легкого дрожащего пара над согретыми солнцем проталинами. Здесь, у языка ледника, ручейки собираются вместе, сливаясь в небольшое, еще кое-где подернутое ледком озеро. В его прозрачной глубине, купаясь в волнах солнечного света, отражается неспешно чертящий круги орел. А рядом, на прогреваемом солнцем склоне, бесстрашно справляет свой праздник жизнь, спеша в немногие дни, отпущенные высокогорному лету, вытянуть вверх стебли травинок, зажечь яркие звездочки диких хризантем.

Хорошо после скитаний в снегах высокогорья вернуться в царство весны! Пока на солнцепеке сохнет промокшее снаряжение, можно наслаждаться несравненным ч­увством тишины и покоя, знакомым только тем, кто странствует далеко от человеческого жилья. Пройдя ледниками малопосещаемого перевала, мы оказались в глухом ущелье Даута. Далеко внизу билась в берегах тонкая жилка реки, даже шума воды не доносилось оттуда. Вечером, когда за ужином неутомимый балагур Шура Коваленко под общий хохот рассказывал очередную историю, из-за ближайшего камня послышалось недовольное сопение. Луч­ фонарика вырвал из темноты бороду и горящие фосфорическим блеском глаза вожака. Поодаль колыхались рога его копытного воинства: это туры — бесстрашные горные козлы — явились к озеру на водопой. Всю ночь у палаток кто-то фыркал и топал.

В зеленом свете разгорающейся зари серыми громадами спали горы, холодный ветерок теребил крылья палаток. Под большим камнем, где была наша кухня, царил полный беспорядок: миски и кружки разбросаны, земля взрыта. Поодаль, из-за перегиба склона, осторожно выглядывали несколько рогатых голов. Такого шанса упускать нельзя, пришлось на четвереньках пробираться к палатке за фотоаппаратом. Туры внимательно наблюдали за нашей «физзарядкой». Нечасто приходится видеть их так близко: издали, с недоступных скал, как изваяния, наблюдают они за пришельцами. От таких встреч у фотографа остается чувство горечи — даже самый сильный телеобъектив тут не поможет. Сон как рукой сняло.

Вспоминаю, как один старый альпинист рассказал о том, что туры приходят к палаткам за солью. Вскоре, освоившись, туры с довольным ворчанием слизывают соль с камней, объедая заодно и лишайники. Удивительно видеть сильные, мускулистые тела диких зверей, которые, забыв осторожность, пришли к человеку. Лишь когда я подхожу слишком близко, свист вожака загоняет стадо в укрытие. Тогда в дело идет новая порция соли — и туры снова прибегают к «столу».

Когда лучи солнца заливают вершины, лагерь оживает. Посчитав наше внимание ч­резмерным, туры исчезают за дальними скалами. Спустившись в долину Махара, мы еще долго вспоминаем это незабываемое утро.

Перевал Кичкинекол

В связке с Володей Парахневичем, захватив с собой дюжину скальных и ледовых крючьев, прочную капроновую веревку да небольшой запас продуктов, с раннего утра излазили несколько километров хребта, а выяснили только одно: там, куда мы поднимались, перевала нет. Снова и снова разворачиваем картосхему, ориентируем по компасу, считаем вершины... И снова, в который раз выбивая ступени в снегу, взбираемся на крутые спины ледников. Кажется, чего легче: есть карта, компас... Но те, кому приходилось ориентироваться в горах, знают, что дело это вовсе не простое. Во-первых, на вершинах и перевалах их названия не написаны. А схемы и карты рисуются самими туристами и всегда грешат неточностями. К тому же выбранный нами для прохождения перевал Западный Кичкинекол, ключевой в малопосещаемом районе Гвандры, находится в стороне от туристских троп. Поэтому в библиотеке республиканского клуба туристов материалов о нем не нашлось.

Это и еще с десяток «если» заставляет нас взбираться к самому гребню Главного Кавказского хребта. Когда солнце начинает цепляться за скальную гребенку отрога Могуашихра на грузинской стороне, усталые ни с чем возвращаемся в лагерь. Встречаем вопросительные взгляды друзей: вынужденное безделье в середине маршрута дается им нелегко. Все в отличной форме и рвутся в бой, к тому же лишний день задержки на маршруте отнимает у нас день на солнечных пляжах Сухуми: обратные билеты куплены заранее, сама собой подкрадывается мысль: «А может, рискнуть»?...

Риск... настоящий восходитель такой роскоши себе не может позволить. Это скорее по части искателей приключений, знакомых с риском в основном по переходу через проезжую часть, поговорка «или пан, или пропал» может оказаться для нас роковой. После короткого отдыха снова уходим в цирк висячего ледника, наш перевал уж точно должен быть там. Преодолев крутой взлет, выходим на плоское, засыпанное снегом, ледниковое плато. Снизу из ущелья клубящейся живой массой поднимаются вихри тумана. Далекие вершины, еще освещенные солнцем, как острова, возвышаются над безмолвным океаном. Оглядываюсь, и охватывает невольное чувство тревоги. Кажется, что большой мир с городами, асфальтом, машинами куда-то исчез и мы одни на всем белом свете среди суровых, по-рериховски прекрасных пламенеющих вершин.

А вот и перевал — красивое, логичное понижение в хребте рядом с остроконечным пиком Инес. Длинный снежноледовый гребень подводит почти к самой седловине. Близость цели невольно заставляет убыстрять шаги, придает силы. Последний луч остывает на верхушке пика Инес, когда одного взгляда за узкий гребень достаточно: перевал ложный. За его слишком правильным и красивым гребнем пустота: взлет обрывается полукилометровым отвесом. Брошенный камень долго бьется о стены, и эхо снежным комом катится вдаль. А настоящий перевал, не такой логичный и красивый, находится километром правее...

Когда узкий серп месяца загорается на пламенеющем небе, начинаем спуск. Внизу в ущелье уже вползла ночь, а здесь еще светят отраженным светом зари снежники. В сгущающемся мраке внизу среди холодных каменных исполинов замигал огонек. Это ребята, указывая нам путь, зажгли в палатке свечу. Затем тревожные вспышки фонарика, темнота. Вот и цель — узкая перевальная перемычка, где семь человек помещаются с трудом. Засиживаться не стали, отказались даже от традиционного «Перевального» шоколада. Застегнув карабин, по сдвоенной веревке спускаюсь последним. Снизу из-за скального перегиба доносится голос неутомимого балагура Виктора Жарикова:
«Не век же лезть,
Не век же лезть,
Вершина есть!
И сядем, свесив ноги...
Пройти такую круговерть
Дано не так уж многим».

Я еще не вижу ребят, но уже знаю, что спуск они уже закончили.

Два десятка шагов

— На Джантуган? Удачи! И будьте осторожны — перевал в этом году неузнаваем, как напутствовали нас встречные группы. Да и для многих из нас восхождение такой сложности впервые, и это сильнее высоты учащает стук сердца.

Перевал Джантуган. Самый короткий путь из Верхней Балкарии в лежащую на юге за хребтом легендарную землю сванов. Ночуем на пустынной, без единого деревца террасе, носящей романтическое название «зеленая гостиница». Наверное, первопроходцам, спустившимся сюда со снегов и скал, даже это не совсем приветливое место показалось уголком райского сада. Авторов этого названия не упрекнешь в пристрастии к пышным эпитетам: порой простая гряда камней, на которой едва разместится несколько палаток, в этом ледяном застывшем мире высокогорья бывает нужнее комфортабельной гостиницы со швейцаром и ванной.

Карта километровка подсказывает знакомые названия: приют Одиннадцати, приют Аристова, Лычатские ночевки. Желанные острова перед дальней дорогой... Затемно поднимаемся по крутой тропе, зато, когда золотые лучи зажигают снега на вершинах, впереди открывается широкое понижение в хребте. Приближенный линзами бинокля плавными волнами вздымается заснеженный взлет перевального гребня: кажется, до него рукой подать. Но подняться туда будет непросто — путь в горах редко проводят по линейке.

К тому же там, вверху, давно изученный «классический» Джантуган подготовил нам сюрприз: зимой, не выдержав многотонного веса располневшего ледника, склон оскалился широким разрывом. Он-то и будет главным препятствием на нашем пути вверх. Такие разрывы — бергшрунды — серьезное испытание для восходителей. Бывает, что не найдя обход, приходится поворачивать обратно...

В связке с Володей Парахневичем налегке поднимаемся наверх: не терпится оценить обстановку. «Налегке» мягко сказано — идти приходится в глубоком снегу, постоянно вытаптывая ступени, чтобы не провалиться по пояс. А вот и «сюрприз». Брошенная вниз сосулька долго бьется о ледовые стены и исчезает в сумрачной глубине. Вот если бы найти спасительный мостик, застрявший в трещине обломок льда или хотя бы непрочный снежный надув — осторожно переползти, закрепить на другой стороне веревку — и путь открыт! Но ни справа, ни слева мостиков не видно, лишь у скал, там, где склон круто обрывается на ледник, трещина сужается и пропадает в снегу. Туда и ведет узкий ледовый нож нижнего края разрыва.

Дорога не из приятных, но Парахневич, обернувшись, показывает большой палец:
— Порядок! Идти можно!

С Володей в связке я прошел не один перевал и научился понимать его с полуслова: сейчас его «порядок!» не значит, что идти будет легко и просто, но лучшей дороги нет.
— Страховка готова?
— Готова!
— Выхожу!

Медленно ползет пропущенная под вбитый в снег ледоруб веревка. Шаг, два, пять... Веером разлетаются ледяные брызги — кое-где ребро так остро, что для ноги надо рубить площадку. Внимательно слежу за каждым шагом: если Володя сорвется, мне надо успеть прыгнуть в противоположную сторону — только этим можно будет остановить падение. Вот он подходит к самому узкому участку. Кажется, отсюда уже можно прыгнуть на другую сторону.

Прыгнет? Нет, решил идти дальше. Шаг, еще шаг, еще... Все!!! Разгибаю затекшую в неудобной позе спину. Теперь сбить снег с одетых на ноги «кошек» и взять наизготовку ледоруб. Балансируя, выхожу на ребро. Далеко внизу, на леднике, сгрудились вместе черные фигурки: наверное, наблюдают за нами в бинокль. Всего два десятка шагов над бездной, а сердце стучит так, что, кажется, слышно на леднике. Хорошо, Володя не спешит выбирать веревку, дает отдохнуть. Теперь траверсируем склон и уже над трещиной уходим в центр — туда, где внизу кипит работа: ребята готовят веревки. Схваченные карабинами — прочными металлическими скобами с защелкой — они образуют над трещиной воздушный мост. А двоим Олегам — Альховикову и Сорокоумову — досталось самое нелегкое: они снова уходят вниз за нашими рюкзаками. Потом поплывут рюкзаки вверх, взберутся ребята. Будет согретая солнцем тишина над снегами Джантуганского плато... и восемь часов спуска. Когда, падая от усталости, сбрасываем рюкзаки на развороченную ледником каменистую морену в ущелье Лекзыра, туда уже вползает ночь.

Солнце зашло за изломанный гребень ДоллаКора, а на южную сторону горизонта, подмяв зеленые склоны Сванского хребта, тяжело навалилась грозовая туча; у нижнего, темного ее края беззвучно змеятся зигзаги молний. Лишь красавицу Ужбу, священную гору сванов, тучи так и не сумели запеленать. С ее двуглавой вершины долго еще стекает червонное золото заката. Стемнело, и в разрывах облаков замелькали любопытные звезды. Разбрасывая косматые тени, торопливо гонится за ними луна... Мы сидим вокруг гудящего примуса, хвалим завхоза Евгению Панкратову — обычно неумолимая, на сегодняшний ужин Женя выдала лучшие продукты. О чем-то болтаем, но то и дело кто-нибудь оборачивается туда, где в темноте смутно белеет полукилометровый хаос джантуганского ледопада.

Седой Кавказ... Овеянные древними легендами, от моря до моря протянулись его хребты, вздыбив на пятикилометровую высоту холодный камень и лед вершин. Издавна стремились люди в этот край кипящих рек и дремучих лесов, буйного разнотравья альпийских лугов под сиянием снежных вершин. Но немногим смельчакам удавалось вернуться назад. Лишь уже в нынешнем веке восходители стали уверенно прокладывать маршруты к его перевалам и вершинам. С той поры многое изменилось в когда-то глухих ущельях: проложены дороги, выросли здания туристских баз и гостиниц, альпинистских лагерей, комфортабельные автобусы доставляют к подножию Эльбруса тысячи любознательных экскурсантов и поклонников горнолыжного спорта со всех уголков страны. А в пестрой толпе на базаре балкарского поселка Терскол наверняка встретишь увешанных фотоаппаратами любителей экзотики из Австрии, Швейцарии, Болгарии, Франции и Японии.

Но выше, там, где белизна снегов врезается в синее небо высокогорья, все осталось по-прежнему. Как и в начале века, путь сюда требует опыта и умения, нелегкого труда, осмотрительности и мужества. Потому путь к вершинам спортивного мастерства долог и не усыпан цветами. Вот сосредоточенно подгоняет к ботинкам стальные остроконечные «кошки» Олег Альховиков. Олег не раз участвовал в восхождениях по кавказским маршрутам. А его товарищу по связке и тезке Олегу Сорокоумову знакомы не только тропы Кавказа, но и вертикали Памира. У Сергея Межевича «послужной список» не так велик, но достаточно было видеть его промокшую от пота майку после каждой тренировки в спортзале, чтобы сказать, что он человек в горах не случайный. У Ивана Ныркова, кроме гор, есть еще одно «хобби» — каратэ — постоянная тема наших неистощимых шуток. А вместе мы не просто попутчики, а спортивная группа, и задача нам предстоит нелегкая.

Нитка нашей «четверки» начинается у подножия Эльбруса, несколько раз пересекает гребень Главного Кавказского хребта в самой высокогорной его части. Полторы сотни километров через девять перевалов приведут нас к подножию знаменитой Безенгийской стены. Кто-то метко назвал эти выстроившиеся в ряд вершины — пятитысячники президиумом Большого Кавказа. ДыхТау, Гестола, Шхара...

В названиях вершин слышится свистящий шорох лавин. Стоя на перевале Цаннер (в переводе со сванского «поднебесный»), любуемся редкой даже для гор картиной застывших волн каменного океана. Широкой рекой течет внизу ледник УллуЧиран, крупнейший на Кавказе. Над стеной — солнце, а за вершину Мижирги зацепилось сизое облако — того и гляди сыпанет градом. В этом грандиозном мире невольно думаешь, что человек явно поторопился, объявив себя царем природы.

Далеко на западе виден голубой конус Эльбруса, у подножия которого мы начинали маршрут. Позади нелегкий путь и неповторимая красота ущелий. ...Порой спрашивают, зачем спорт, в котором нет реальной пользы? Горному туристу не приходится рассчитывать на блеск славы и гром аплодисментов. Но, может быть, главное, чему учат горы ,— это упорству и умению ставить цель и достигать ее. А еще — дают веру в свои силы — не так и мало для «бесполезного » занятия! Мы идем вниз по южному склону Цаннера, усеянному красными огнями маков. Так и останется в памяти последний день похода: холодные глыбы Безенгийской стены и алые маки. Лед и пламень...

А. Толкачев.