В одной связке. Автор Александр Санчук

Наш путь в горах Карачаево-Черкессии не был особенно трудным. Так планировался маршрут: вначале пройти перевалы пониже и полегче, чтобы акклиматизироваться, втянуться, а уже затем выйти на Центральный Кавказ и преодолеть там технически сложные препятствия. И вот он открылся перед нами с гребня так называемого Эльбрусского хребта.

На горы с высокой точки можно смотреть бесконечно. Такой простор, такая дикая мощь в этой бескрайней цепи хребтов, вершин, вечных снегов и голубого льда, что замираешь от волнения, зачарованный первозданностью природы. Порою кажется, что стоишь не на перевале, а на самом краешке земли, а перед тобою расстилается море, над которым пронесся ураган непомерной силы, вздыбил водную стихию, но она застыла громадами каменных волн мгновенно и навеки.

Подступиться в это царство суровой красоты не просто. Нет туда легких дорог, а нам предстояло пройти подряд три перевала 2-Б категории трудности Джантуган, Каракайский и Донкина. По туристским меркам это очень серьезное испытание. Достаточно сказать, что могилевские путешественники никогда ранее не заявляли столь сложный маршрут.

Бивуак перед Джантуганом разбили у самой кромки ледника и прямо из палатки стали визуально изучать подъем на гребень Большого Кавказского хребта. Взлет показался сравнительно простым, и мои товарищи явно настроились на легкую победу, хотя всем им, кроме более опытного Евгения Винникова, предстояло впервые штурмовать «двойку Б». Оптимизм — дело хорошее, но как бы он не перерос в чрезмерную самоуверенность. Переоценка собственных сил в горах еще более опасна, чем коварная лавина. Поэтому я решил провести поучительную беседу, обдумывал, чем бы ребят «запугать».

Тем временем Женя Винников попросил у меня напильник, подточил передние зубья кошек и штычок ледоруба, проверил, не повреждена ли основная веревка, подбил выпавший триконь — подковку на тяжелом горном ботинке, пересчитал ледовые крючья. Делал все обстоятельно, неторопливо. Остальные ребята понаблюдали, как тщательно готовится к восхождению их опытный товарищ, тоже начали подгонять снаряжение. В группе постепенно воцарилось настроение, которое обычно бывает перед серьезным испытанием. Так что необходимость в поучительной беседе отпала сама собой.

На Джантуган поднялись до восхода солнца.

Я шел впереди в связке с Иваном Парфеновым. За последним взлетом мы остановились, подождали вторую связку и пропустили ее вперед. Костя Снигирь сделал несколько шагов, и вдруг плотный фирн под ним с хрустом провалился. Трещина на самом гребне! Здесь меньше всего можно было ее ожидать. Хорошо, что Костя не расслабился, мгновенно среагировал и успел зацепиться ледорубом за противоположный край. Далеко бы он не улетел — Женя Винников уже готов был удержать товарища на страховочной веревке. Но комy приятно болтаться на тонком канате в ледовой преисподней.

На перевале властвовал лютый холод. Все-таки хотелось побыть здесь подольше, досыта налюбоваться Эльбрусом, открывающимся отсюда во всем своем белом величии. Но надо было спешить: на спуске нас ждал ледопад.

«Ледопад» и «водопад» слова не просто созвучные, они и явления обозначают схожие. Представьте реку, низвергающуюся с двухсотметровой высоты. Только застывшую, как на фотоснимке, да еще без брызг и радуг от водяной пыли. Таков примерно ледопад: нагромождение сераков, лабиринты трещин, крутой вздыбленный лед.

У Джантуганского ледопада две ступени. Первая менее крутая. Здесь мы вбили ледовый крюк, сбросили 70-метровую веревку и спустились по ней по-спортивному — есть в альпинизме такой прием.

Вторая ступень покруче, почти отвесный гладкий лед. Можно было обойти ее справа по скалам, но это еще труднее и опаснее. Опять забили крюк, опять сбросили веревку. Подобные операции мы десятки раз отрабатывали на тренировках, выполняли на соревнованиях. Поэтому все действовали уверенно, четко, надежно. Меня только одно беспокоило — камни на краю ступени справа, которые притащил ледник откуда-то из-под перевала. В любой момент они могли сорваться и пересечь путь спуска, а подобраться к ним и сбросить было невозможно.

Первым ушел вниз Костя, за ним — Женя, третьим — Иван. Слава Штолько стрекотал кинокамерой. Я работал на страховке и одним глазом непрерывно следил за камнями. Они лежали, как сонные чумазые поросята.

Но уже несколько часов над горами светило солнце, лед подтаивал — и валуны могли ожить. Слава спрятал в рюкзак свою кинокамеру, застраховался, прошел по перилам самый крутой участок. И в этот момент крайний валун чуть шевельнулся.

— Ка-а-а-мень! — крикнул я во весь голос и замер.

Почувствовал, как освободилась веревка — это Слава приготовился к маневру. Внизу застыли в ожидании ребята.

Валун развернулся, вначале медленно, затем все быстрее и быстрее заскользил вниз, кувыркнулся на бугорке и заскакал по склону. Слава спокойно сделал несколько шагов влево уступая ему дорогу. Ребята тоже успели отойти в сторону. А валун торпедой проскользнул по снежнику и понесся дальше вниз, на скалы, наполняя грохотом yщелье.

Я спускался последним и по-прежнему следил за оставшимися камнями. Они лежали на краю льда, точь-в- точь, как сонные поросята, и не было им до нас никакого дела.

Перед Каракайским перевалом мы выбрались на обширное снежное плато. Снег не успел сфирноваться, только сверху схватился коркой. Подниматься было трудно — проваливались по колено. На привале я распорядился на правах старшего:

— Передний делает по 50 шагов!

Начали подъем. Я отсчитал 50 шагов, отступил в сторону. Отдышавшись, вытер пот. Тяжело. Вперед ушел Костя. Опять отсчитываю до пятидесяти, а Костя все идет. Кричу: «Меняйся!». После этого Костя неохотно уступает лидерство. Его сменяет Иван и тоже старается перебрать норму. Хорошо же с такими товарищами!

Как-то знакомый турист рассказывал, что водил на Кавказ новичков, так каждый норовил из своего рюкзака лишнюю банку консервов соседу переложить. Нe представляю такого. На спуске нас ожидал еще один ледопад того же названия, что и перевал — Каракайский. Он еще на заре прошлого века, на заре альпинизма, был признан как один из самых труднопроходимых на Кавказе.

Наши консультанты тоже предупреждали: «На Каракайском можно застрять на день и на два. «Крепкий орешек», поэтому мы планировали заночевать на фирновом плато перед самым ледопадом, а рано утром приступить к разгадке его лабиринтов. Добрались до плато часа на двa раньше, чем расчитывали. Ребята стали утаптывать снег под палатки, а я с Иваном отправился разведывать спуск. Мы пересекли несколько трещин, просмотрели дальнейший путь и убедились, что не так страшен черт, как его малюют. Я прикинул, что если применить весь арсенал «ледовой» техники, действовать быстро, как на соревнованиях, то за два часа можно быть внизу и ночевать не на снегу, а на «теплых» каменных площадках.

И мы пошли. Зазвенели ледорубы заискрились из-под них осколки льда, застучали дятлами по крючьям молотки, зазвучали отрывистые команды: «Страховка готова!», «Выбирай!», «Выдавай!», «Принимай!».

На нижнем участке крутизны я опять опускался последним. К тому времени ребята уже посбрасывали рюкзаки на ровный, как стол, лед и отдыхали. Подхожу, а они смеются. Иван с улыбкой говорит: Ошибочку в тактических расчетах допустили, товарищ руководитель.

— Какую еще ошибочку? — не понял я.

— На часы посмотри. Я глянул и тоже улыбнулся. Ледопад мы «сделали» за 1 час 20 минут, а перед походом я всех ребят убеждал, что придется на нем потратить целый день, если не больше.

Последним на маршруте был перевал Донкина. Самый высокий — все четыре тысячи метров. И самый крутой. Перевальный взлет представлял собой 150-метровую наклонную снежно-ледовую стенку. К тому же он был опоясан бергшрундом — подгорной трещиной, перебраться через которую можно только по снежному мостику, ненадежному, как погода в конце октября.

Иван Парфенов после бергшрунда вышел вперед, а я в связке за ним. Первый бил ступени, и ему было труднее всех. Метров через 25 я крикнул:

Замена!

Иван в ответ: «Дай размяться!», и снова стал крушить твердый фирн. Вырубил еще с полсотни ступеней.

— Меняемся! — опять крикнул я.

Иван вбил ледоруб, ухватился за него, уткнулся каской в снежную стенку и попросил:

— Можно я до гребня. Такое чувство, что сейчас прямо на небо вылезу.

Я посмотрел вверх. Казалось, слепящий на солнце снежный склон вздымался почти вертикально, а на самый край его опиралось небо такой густой синевы, что было похоже на твердое тело — огромный лазуритовый кристалл.

— Давай — сказал я, и Иван вновь начал рубить ступени к перевалу.