Тянь-Шаньская пятерка. Автор Александр Санчук

Красная пунктирная линия замысловато прочерчивает старенькую карту-схему Заилийского и Кунгей Алатау, пересекая хребты, ледники, речки, ущелья. Это и есть наша «пятерка» — маршрут высшей, пятой, категории сложности, пройденный группой белорусских туристов по Северному Тянь-Шаню под руководством кандидата в мастера спорта СССР Владимира Нагорского.

Смотрю на схему, и встают перед глазами горы, оживают в памяти картины первозданной природы, походные приключения. О них и пойдет рассказ.

О ЧЕМ ПОЮТ ЕЛИ

Небольшой автобус преодолел последний подъем, выкатил на залитую солнцем зеленую поляну и остановился у двухэтажного, наполовину каменного, наполовину рубленого дома.

— Прибыли, — констатировал шофер-казах. — Дальше по тропе можно только на лошади ездить. Машина не пройдет.

Лошадей у нас, разумеется, не было. Взвалили на плечи огромные рюкзаки. Их тяжесть поначалу не чувствовалась, вернее, не обращали на нее внимания. Всем изрядно-таки надоела дорожная суета, пересадки из самолета в самолет, из автобуса в автобус, и теперь приятно было сознавать, что наконец-то мы остались наедине с горами, которые с первых минут зачаровали нас своей красотой.

Ущелье реки Правый Талгар поросло тянь-шаньскими елями. Издали они мало чем отличаются от красавиц белорусских лесов, разве только удивляют геометрической правильностью форм. Вблизи они кажутся нежными. Иглица длинная и мягкая, с синеватым оттенком, ствол напоминает светло-коричневый аксамит. Так и хочется потрогать рукой. Ели цепляются за крутые склоны, скальные выступы, поднимаются все выше и выше, будто задались целью добраться до белых снегов. Тропа ведет нас вдоль реки, повторяя каждый ее изгиб. Я впервые вижу в горах такую речку. Вода в ней похожа на известковый, с примесью охры, раствор.

Долго ищем место для ноч­лега. Уже стало темнеть, когда под шатром огромной ели обнаружили ровную площадку, устланную толстым слоем мягкой иглицы.

...Давно выпит крепкий чай, затихли разговоры, но никто не торопится в спальные мешки. Из-за хребта выкатила большая ослепительно белая луна. Ее безжизненный свет наполнил ущелье, заблестел тысячами звезд в реке, выбелил хвою елей, густые альпийские травы. Одновременно с лунным светом ущелье будто наполнилось музыкой. Хрустальный звон горного потока, дыхание ветра, ночные шорохи — все эти звуки слились в гармоничную мелодию.

Вспомнились строки из стихов Эдуардаса Межелайтиса:

«И любое ущелье гудит, как труба органа, по которой течет не музыка, а река». Притаились, вслушиваясь в мелодию гор, темные деревья. Тянь-шаньские ели обладают удивительным свойством — музыкальностью. Из них делают самые звучные пианино, домры, скрипки. И подумалось: вбирают деревья в себя, впитывают звуки таких вот вечеров, а потом музыканты с помощью струн будят эти звуки, и зазвенит где-то под сводами концертного зала горный ручей, оживут ночные шорохи, загрохочут камнепады.

СЕЛЬ

Нас задержала контрольно-спасательная служба альпинистского лагеря «Талгар». Задержка неприятная, но она необходима. Безопасность — прежде всего. Накануне на леднике Стальского нарушили элементарные правила безопасности казахские туристы: шли по закрытому снегом льду не связавшись. Один парень провалился в трещину. Отделался он небольшими травмами, но на спасательные работы были отозваны альпинисты, у которых сорвались восхождения, занятия, тренировки. Нам тоже предстоит проходить ледник Стальского, и в альплагере теперь хотят убедиться, что второго ЧП не будет.

Потеряв несколько часов, мы лишь поздно вечером приблизились к своему первому перевалу. И опять долго выбирали место для бивуака. Ровных площадок хватает, но нет чистой воды. Речка no-прежнему катит вниз желтоватый раствор. Делать нечего — готовим на нем кашу и чай, скорее похожий на кофе с молоком. Без удовольствия хлебаем этот своеобразый напиток. Вдруг мирную беседу прерывает раскатистый гул. Такое впечатление, что в ущелье ворвалось несколько реактивных истребителей. Подумалось: идут ночные учения. Странно только, что гул не усиливается и не затихает.

Дежурный Леонид Петриков отправился к речке сполоснуть посуду. Через несколько минут он возвращается с безнадежно испачканными в глину кастрюлями.

— Любуйтесь — в речке не вода, а грязь.

Все бросились к берегу. Так вот откуда гул. Вместо безобидной речушки по руслу катит грязевый поток. Где-то вверху переполнилось озеро, и вода увлекла за собой обломки горных пород, собранные ледником в моренные насыпи.

Поток, похоже, стабилизировался, не прибывает и не уменьшается. Ждем 10 минут, полчаса — гул все такой же ровный. На берегу остаются дежурные, а мы идем к палаткам. Но в спальные мешки так и не пришлось забраться. По реке прокатился грязевый вал вровень с берегами. — Это сель! — слышу сквозь грохот крик руководителя. — Мигом собраться!

Палатки снимаем мгновенно, быстрее, чем тренированная команда на соревнованиях туристов. Бегом, оказывается, и с двухпудовыми рюкзаками можно бежать, мчимся вдоль берега к довольно высокому холму перед мореной. В свете луны хорошо видно, как поток грязи, все нарастает. На плоскую вершину холма взбираемся в тот момент, когда по руслу понесся десятиметровый вал воды, грязи, камней.

Сель — самая грозная опасность гop. За первым валом катится второй, третий, четвертый. В потоке кувыркаются, поблескивая мокрыми боками, валуны такой величины, что не каждый вместился бы в кузове БелАЗа, они ударяются друг о друга, прямо из чрева селя вылетают снопы искр. Поток съедает сыпучий склон противоположного берега.

На холме чувствуем себя примерно так же, как зайцы на пеньке во время паводка. Нет только спасительной лодки деда Мазая. Уходить отсюда бессмысленно. Слева и впереди бешено ревет сель, справа — старое русло, в которое сель может устремиться в любой момент. Остается сидеть и смотреть, каким представляется суеверным грешникам ад. Занятие это вскоре надоедает, а глаза уже слипаются сами собой.

Просыпаюсь от тишины. Уже светло, хотя солнце еще не позолотило покатые тянь-шаньские вершины. На бледно-синем небе просматривается диск луны. Удивительно тихо. Будто не было ночного кошмара, а весь тот сумасшедший грохот и безудержная каменная лавина просто приснились. Но нет. На том месте, где пронесся сель, в морене осталась траншея метров 20 шириной и 10 глубиной. По дну ее бежал маленький веселый ручеек. Без труда перебрались через него и ушли к перевалу ТЭУ. Потом, уже в Минске, мы узнали, что в тот же день сель еще большей силы обрушился на Алма-Ату. Город спасли от катастрофы плотина, возведенная направленным взрывом возле знаменитого катка Медео, и мужество сотен людей, несколько суток боровшихся со стихией.

ОПТИМАЛЬНЫЙ ВАРИАНТ

Группа наша весьма опытная. Лишь я делал первую «пятерку». На туристском же счету других ребят уже немало самых сложных горных маршрутов. 13 лет занимается туризмом и альпинизмом наш руководитель Владимир Нагорский. Еще больший «стаж» у мастера по туризму Леонида Петрикова. Отлично владеют искусством высокогорных путешествий перворазрядники Валерий Ивкович, Виталий Липень, Леонид Черкас. В прошлом году мне довелось быть свидетелем, как эта группа (тогда ее возглавлял Леонид Петриков) за полтора суток прошла два сложнейших перевала Домбайского района на Западном Кавказе — Юбилейный и Туманный. Не всем такое под силу.

Мне было чему поучиться у своих товарищей. Недолго пришлось ждать и первого урока.

После ТЭУ группе предстояло преодолеть перевал Кишкине. Легко и без приключений прошли ледник Стальского, на который нас так опасались выпускать в альплагере. Бивуак разбили на камнях последней морены. Отсюда хорошо просматривается Кишкине. Перевальная седловина почти неразличима, лишь за выступом скал, нависающих над крутыми фирновыми полями, угадывается небольшое понижение в хребте. Перед ним — оголенный лед.

Владимир Нагорский и Леонид Петриков уединились и обсуждают, как «раскусить этот орешек».

Мы тоже вглядываемся в отполированный лавинами лед, угрюмые скалы. Я представляю, как будем завтра применять весь технический арсенал: рубить ступени, вбивать страховочные крючья, навешивать перила. Руководитель распорядился: «Подъем в час ночи, выход — в два часа. Всем приготовить кошки.

Ночь сказочно красива. Действительно, «палатки звездами мохнатыми усеяны». Луна пристроилась на макушке безымянного пика и с любопытством наблюдает, как три связки неторопливо идут на белую стену. Ритм движения ровный и однообразный. Зубья кошек крошат смерзшийся фирн, и он тихонько звенит. Передняя связка (в ней Нагорский и Петриков) забирает к скальному выступу. Вершины отрогов соседних контрфорсов уже на одном уровне с ними. Ледник Стальского похож на большую реку, застывшую далеко внизу. После привала поднимаемся вдоль скал. Ритм по-прежнему ровный. Вдруг сверху ударил, именно ударил, яркий свет. Это взошло солнце. Мы его еще не видим, оно еще где-то на той стороне хребта, а свет буквально переливается через гребень.

Нагорский поворачивает вправо за скалы. Становится еще круче. Старательно вгоняем в лед отточенные кошки. Еще несколько шагов, и мы стоим на вершине водораздела, пронизанные ветром и солнцем.

Спуск вначале прост. Я все не могу поверить, что перевал пройден без применения специальных технических, как мы их называем, средств. На привале спрашиваю Петрикова, насколько Кишкине типичен для «двойки Б».

— По трудности, отвечает он, — типичен. Правда, на «двойках Б» обычно применяется крючьевая страховка, но нам посчастливилось найти самый оптимальный вариант пути, вот и обошлись без нее.

— Не торопитесь, еще не приземлились, — вмешивается в беседу Владимир Нагорский. — Впереди мощный ледопад.

Руководитель извлекает из рюкзака походные документы и зачитывает описание ледника Шокальского из отчета о путешествии московских инструкторов по туризму. Им довелось крепко поработать. Вбили 15 крючьев и не смогли пройти. Только на второй день, вбив еще 7 крючьев, преодолели ледопад. Теперь наша очередь.

Широкие и узкие расщелины заштукатурены рыхлым снегом, и это хуже всего. Впереди Леонид Петриков. Ступает осторожно, предварительно зондируя ледорубом место, куда станет нога. Вдруг проваливается. Мгновенно. Нагорский вгоняет в снег ледоруб со страховочной петлей. Петриков тоже не дремлет. Он сумел упасть грудью на противоположный край трещины и теперь потихоньку выкарабкивается наверх.

Нам пройти легче, потому что уже знаем границы провала. Метров через сорок ситуация повторяется. Потом еще и еще. И всякий раз Нагорский успевает надежно застраховать товарища по связке, а Петриков умудряется без посторонней помощи выбраться наверх.Казалось, уже разгадана тайна лабиринта трещин, но ловушка, была впереди. Открылись гигантские разломы. Бездонные трещины избороздили ледник по всей ширине. Только слева, у скал, сплошные разломы не просматриваются, зато здесь будто кто-то нагромоздил в хаотическом беспорядке огромные осколки айсбергов. В ясную погоду этот хаос, пожалуй, прекрасен. Легко представить голубизну многометровых кристаллов, зелень свежих разломов, пепельность серраков, похожих на причудливые «марсианские растения», и миллионы солнечных зайчиков. Но сейчас пасмурно, сыро и неуютно. К тому же нагромождение столь прекрасных обломков пока что представляется непроходимым препятствием. Мы совсем не рады длительному привалу, который объявляет руководитель. Сам он в связке с Валерием Ивковичем уходит на разведку к противоположным скалам.

Леонид Петриков и Виталий Липень в это время занялись поисками прохода в наиболее, пожалуй, крутой части ледопада. Как это, на первый взгляд, ни парадоксально, но именно здесь он и оказался. Потребовалось лишь на небольшом участке спускаться с помощью веревки. Часа через полтора мы уже отдыхали внизу, у речки.

Я не стал больше возвращаться к разговору о сложности маршрута и необходимости применения крючьев. Было ясно, что и через ледопад Нагорский и Петриков провели группу по оптимальному варианту. Дело тут не в везении, а в мастерстве, знании гор, умении пренебречь лихачеством. Это только под гитару приятно речитативом выговаривать «и можно свернуть, обрыв обогнуть, а мы выбираем трудный путь...». В горах трудностей достаточно. Их не надо искать и выбирать. Гораздо важнее и во много раз сложнее выбрать путь оптимальный.

АК-ТЮЗ

Кто-то в веселую минуту назвал ледник Крошкой. Впрочем, если судить по нашей карте, он и вправду невелик — круглое пятнышко размером с лесной орех. Но это только на карте. Чтобы обойти язык ледника, нам пришлось часа три карабкаться по каменным осыпям и скалам. Потом еще делали двухчасовой переход, пока вышли в подковообразный цирк — основное ложе Крошки.

Ставим лагерь на высоте около четырех километров. Молча натягиваем палатки и оглядываемся на юго-восток. Внимание всех приковывает 600-метровая ледяная стена. Из-за нее ползут тучи, поэтому кажется, что стена падает на нас.

Это Ак-Тюз — самый сложный перевал на маршруте. Высота более четырех с половиной километров, категория трудности 3 «А». Все молчаливы и немного подавлены, но не от неприступного вида стены. Угнетает погода, она всерьез испортилась. Солнце не успевает выглянуть, как его вновь закрывает черная туча, и порывистый ветер больно бьет в лицо холодными каплями дождя.

Нагорский пытается разогнать угрюмое настроение: — Нам много не надо, часа четыре погоды. Пройдем Ак-Тюз, спустимся в долину, а там, ребятки, эдельвейсов...

Он так и не досказал, сколько же в той райской долине эдельвейсов. Ветер швырнул в нас какую-то снежную крупу. Мгновенно белая пелена укрыла перевал, ближайшие скалы, соседнюю вершину Труд. Мы поторопились в палатки.

Ночью я проснулся и подумал, что выход срывается. По крыше барабанит все та же снежная крупа. Может, придется пережидать ненастье не одни сутки. Признаться, даже обрадовался, что не надо вылезать из теплого спального мешка, негнущимися пальцами затягивать ремни кошек. Но только опять сомкнулись глаза, как Петриков пробасил:

— Подъем! Куда девались тучи! Луна, морозец, легкий ветерок. Похоже, Тянь-Шань подарит нам необходимые четыре часа хорошей погоды. На привале Нагорский опять заговорил про эдельвейсы в долине за перевалом.

Первая туча подкралась, должно быть, снизу. Как-то вдруг и сразу окутал туман, да такой густой, что товарища по связке в трех метрах не различить. Туман также вдруг и сразу рассеялся. Местами, на открытых участках крутолобого льда, идем на передних зубьях кошек с попеременной страховкой. К рассвету добрались до последнего бергшрунда — подвершинной трещины. Сейчас нужно траверсировать склон метров на триста. Задача эта и при хороших условиях не простая, а тут еще трещину забил свежий, сыпучий снег.

Петриков и Нагорский идут впереди, Леонид Черкас и я в следующей связке. Вначале Черкасс вгоняет в снег ледоруб с петлей и выпускает меня на полную веревку, потом я страхую товарища. У меня одна мысль: как бы Черкас не сорвался. Весит он килограммов на 30 больше, чем я, и удержать его в случае падения будет не просто. Леонид идет, не торопясь, уверенно и спокойно. Это спокойствие передается и мне. Нахожу даже возможность повозиться с фотоаппаратом. На несколько минут выглянуло солнце. Его лучи скользнули по льду. Контрастный свет подчеркнул крутизну склона. Я взглянул в видоискатель фотокамеры. Две темные фигурки впереди — Нагорский и Петриков — будто прилипли к белой стене. Еще кажется, что склон дымится. Это ветер гонит снизу вверх поземку. Нагорский выбрался из бергшрунда. Мы замерли, наблюдая за своим руководителем. Он первым проходит оставшиеся 60 метров до перевальной точки. Но какие это 60 метров! Голый, почти отвесный лед. И ветер крепнет. Кошки, ледоруб и собственная сила — вот все, на что он может положиться. Страховочная веревка теперь не помогает, а, скорее, мешает ему: ее надо тянуть за собой. Ни на минуту не замедлил руководитель движение. Вот его высокая фигура скрылась за перегибом. Вторым, используя веревку, которую Нагорский прикрепил наверху ледовым крюком, поднимается Леонид Петриков. За ним моя очередь.

До половины веревки дохожу без особого напряжения. Дальше становится тяжело дышать: все-таки высота! Остановился пару секунд передохнуть. И тут началось. Ветер задул с бешеной силой. Тучи, снег, склон — все перемешалось. В ушах — рев и гул. Холод просачивается через застежки штормовки, теплый свитер сковывает все тело. Добираюсь до конца веревки. Тут, на относительно ровной площадке, ждет Нагорский.

— Уходи к Петрикову! — орет он на ухо. Я показываю, что останусь помочь ему принять остальных ребят, но руководитель неумолим.

— Уходи и связывайся с Петриковым!

Еще метров 50, теперь уже пологого подъема, и я выбираюсь на ровное ллато. Натыкаюсь на Петрикова. Он повернулся спиной к ветру и замер, оперевшись на ледоруб.

Ветер дырявит тело. Под штормовкой у меня фотоаппарат, поэтому одна пуговица не застегивается, а за пазухой уже полно снега.

Стало светлее, но ветер не унимается, гонит поземку со скоростью курьерского поезда. Из белой пелены вырисовывается угловатая фигура. Это Леонид Черкас. Он тоже присоединяется к нашей связке. Ждем. Долго, кажется, слишком долго нет остальных ребят. И когда беспокойство переросло в тревогу, они появились. Нагорский, оказывается, не забыл сходить к каменному туру, чтобы оставить в нем традиционную записку. Теперь можно спускаться.

И тут пурга стихла. Обессилел ветер, исчезли тучи. Над нами — густосинее небо и ослепительное солнце.

Владимир Нагорский улыбнулся все еще синими от холода губами и сказал:

— Теперь осталось пройти ледник Корженевского. Правда, ледничок этот крупнейший на Северном Тянь-Шане и трещин на нашу долю хватит. Зато спустимся в долину, а там, ребятки, эдельвейсов...

ПЕРЕПРАВА

Руководитель нас не обманул. Редко где еще можно найти столько эдельвейсов, как в долине реки, рожденной ледником Корженевского. Под ногами расстилался серебряный ковер из этих легендарных, скромных на вид высокогорных цветов. Вчера, после Ак-Тюза и пурги, нам было не до них —отогревались, а сейчас ползаем на коленях, фотографируем, собираем небольшие букетики, чтобы увезти в подарок друзьям.

Владимир Нагорский опять торопит. Erо волнует переправа. Нам предстоит перебраться через реку Юго-Восточный Талгар. Делать это лучше всего ранним утром, когда таяние ледников минимальное, и потому горные потоки не успевают набрать полную силу.

Подошли к реке. Только здесь все убедились, насколько серьезная у нас задача.

Вода с грохотом мчится по руслу, пенится, вскипает. В мелких брызгах загораются и гаснут маленькие радуги. Для нас важно, чтобы хоть один человек оказался на противоположном берегу. Попытку сделать это предпринимает руководитель. Страхуем его по всем правилам туристской науки, и Нагорский входит в ледяную воду. Шаг, второй, третий. Стоп. Чувствуется, что, если он сделает еще хотя бы одно движение вперед, упругая сила течения собьет его с ног. Возвращается.

Вторая попытка тоже заканч ивается безрезультатно. Еще раз обследуем берега и русло реки и убеждаемся, что переправиться вброд невозможно. Леонид Петриков начинает демонстрировать мастерство метания лассо, то бишь основной веревки с большой петлей на конце. Бросает раз, второй, третий. Петля скользит no круглым валунам противоположного берега. Десятая попытка, двадцатая... Мы сбились со счета и потеряли всякую надежду на успех, но петля все же зацепилась. Натягиваем ее, словно струну, а над стремительным потоком повисает Виталий Липень. До середины реки он добирается благополучно, но капроновая веревка все больше растягивается. Вода коснулась плеч, окунула Виталия с головой, а он упрямо двигался вперед, пока не достиг противоположного берега. Теперь для нас переправа, как говорят, дело техники.

А солнце уже перекатилось на западную половину неба. Если судить по затраченному времени, то речка шириной каких-то 15 метров оказалась самым трудным препятствием на маршруте.

На Тянь-Шане бесконечно поражают перемены. Совсем недавно мы возились у водного барьера, а теперь не можем найти ручейка, чтобы утолить жажду. Идем по левым склонаm широкого ущелья Джангы-рык. Склоны обращены на юго-запад, поэтому солнце освещает их почти весь день.

Оно уже сделало свое дело: высушило не только ручейки, но и альпийские травы. В это же время противоположные склоны зеленеют, как озимь в апреле.

Я отстал от группы, чтобы сфотографировать основные ориентиры. Ребята скрылись за поворотом. Глядя на ущелье, я вдруг почувствовал, как оно прекрасно.

Ребята все-таки нашли ручеек и около него поджидали меня.

— Долго ты гуляешь, — сказал Леонид Петриков.

В ответ я ни с того ни с сего высокопарно продекламировал цитату из «Саламины» Рокуэлла Кента: «Почему люди любят дикие места? Ради гор? Их может и не быть. Ради лесов, озер и рек? Но ведь это может быть пустыня, и все равно люди будут ее любить».

Должно быть, это прозвучало банально. Все поднялись и молча вскинули рюкзаки.

Впереди открылся новый хребет. Где-то там, где земля обнимается с небом, среди ледников и скал лежали наши перевалы.